Свой лагерь цыгане разбили на берегу Иньвы возле газового моста вечером 13 августа. Днем 14 августа в гостях у цыган побывали журналисты “ПН”: узнали, чем тем живут и зачем в столицу Коми округа пожаловали.
Днем 14 августа лагерь цыган, которые приехали в Кудымкар накануне вечером, пуст. Тканевые тенты двух огромных палаток, которые, по-видимому, служат столовыми, теребит прохладный августовский ветер. Солнце согревает беспорядочно разложенную в траве цветастую одежду.
Дальше в поле, в метрах десяти от лагеря, на велосипедах катаются дети. Они смеются и о чем-то друг с другом громко разговаривают. Не на русском языке. Заметив чужаков, они отвлекаются от своих игр, здороваются и широко улыбаются.
Мамы детей сидят у самой Иньвы. В тазиках, стоящих у ног, они стирают одежду. Кладут ее на колени, шоркают мылом, перетирают руками, полощут в тазу, выжимают и складывают в траву. От воды их длинные юбки мокнут и прилипают к ногам.
– Чего хочешь узнать? Все спрашивай, – говорит на вид самая старшая из цыганок. Правда, спрашивать тут же начинает сама. – Тебе самой-то нравится твоя жизнь, вот эта вот твоя работа в газете?
Она разговаривает громко и слегка вызывающе.
– Пиши лучше не о нас, а о ваших врачах, – предлагает она. – Вот что тут у вас за врачи? Двойню сгубили. Мальчик три дня только прожил, а девочка неделю прожила и умерла. Почему не спасли? Это ведь их работа.
Беда, рассказывает цыганка, случилась, когда они были в Перми. У одной из женщин их табора начались схватки. Она обратилась в больницу, но малыши после рождения умерли. Почему, цыганка не объясняет. Лишь обрывками делится историей, которая ее злит. Злит сильно. Так, что она переходит на крик и прекращает шоркать одежду мылом: то тычет пальцем в небо, то разводит руками.
– В палату к ней врачи даже не заходили… Потом зачем-то малышам вскрытие делали. Зачем? – спрашивает она. – Что у них таких маленьких, вскрывать-то? Они жизнь еще не видели… Почему их не спасли? Зачем такие врачи нужны? Это в Перми у вас такое.
Цыганка говорит, что зовут ее Маша. Просит ее не фотографировать и не записывать на диктофон, который сначала принимает за видеокамеру.
– Мы в дороге все время. Бывает, что в дороге у нас рождаются дети. Вот этот, например, в Казахстане родился, – кивает головой в сторону смуглого и кудрявого мальчугана, стоящего неподалеку и с открытым ртом разглядывающего гостей, Маша. – Но такого, как в Перми, еще не бывало. Пусть этим врачам все вернется
Сами цыгане живут в Волгограде. Зимуют обычно они дома, а весной отправляются в путь. За лето объезжают всю Россию. В городах и деревнях, по словам Маши, они собирают аккумуляторы и металлолом, которые потом сдают. Тем и живут.
Раньше в Кудымкаре уже бывали – около восьми или девяти лет назад. Точно Маша не помнит. На этот раз приехали на восьми машинах. Сколько их человек? Не называет. Больше, чем 30, но при этом меньше, чем 50, витиевато замечает она.
– А что делать, если цыганская жизнь такая? Летом любой куст нас пустит, а зимой – добрый человек… Цыгане приехали, поле украсили! Палатки с собой тащим, и газ, и посуду… Только еду не из чего варить, – говорит она и начинает хохотать.
Но смеяться получается у нее как-то неестественно. Она, похоже, это понимает, оглядывается на подруг, которые сидят позади нее, но те в ответ даже не улыбаются. Возникает неловкое молчание.
– А, что, вы думаете, мы от хорошей жизни кочуем? – нарушает тишину другая цыганка. – От хорошей жизни разве закочуешь? Кушать надо! Вот и кочуем!
Маша негромко замечает:
– Это у нее умерли дети.
Цыганка, потерявшая малышей, отворачивается в сторону и продолжает молча стирать белье. Больше в нашу сторону она не смотрит.
– А мне нравится такая жизнь, – теперь прерывает молчание третья цыганка – самая молодая из всех. – И работаем, и отдыхаем…. Романтика.
Она предлагает показать их лагерь. По дороге рассказывает, что с журналистом общается впервые, что где бы они ни останавливались, никто ими обычно не интересуется, ни о чем у них не спрашивает.
– Обычно только сигналят нам некоторые водители, – улыбается она и тут же своей улыбки смущается.
– А вас как зовут? – спрашиваю я.
– Меня? – переспрашивает она, пристально глядя в глаза, но сразу не отвечает. – Мария, просто Мария, – наконец произносит она.
– Это ваше настоящее имя? – интересуюсь я, заметив ее замешательство и вспомнив, что цыганку постарше зовут точно также.
– Да, да, – уверяет она. – У нас ведь у всех такие же обычные имена, как и у вас. Это раньше были другие имена. А сейчас все по-другому стало. И одежда вот обычная, – разглаживает свою футболку и длинную юбку она.
Молодая Маша рассказывает, что сама она из Ростовской области (в Волгоград забрал муж), ей 25 лет. По стране она путешествует с мужем и детьми (их у нее трое). Осядет только тогда, когда вырастут дети.
– Они начнут меня содержать, и мне не придется больше самой ездить. Обычно у цыган так, – объясняет она.
– А почему бы вам не сейчас осесть? – спрашиваю я.
– А на что жить? Кто меня на работу возьмет? У меня и образования-то нет. Я ведь даже в школе не училась. Писать и читать могу совсем только чуть-чуть.
– А гадать умеете? – не отстаю я.
Мария в ответ смеется:
– Нет, не умею. Мы только металлом собираем и все. Да даже и не я собираю. А все остальные. Они вернутся только вечером. Моя забота – готовка еды, стирка белья и присмотр за детьми в лагере.
