О Юрии Гагарине уже давно сложно прочесть что-нибудь новенькое. Примерно после пятого источника, а большинство из них не избежали влияния «канонизации» его образа, появляются навязчивые неоригинальные ассоциации: популярный парень (ещё и сын плотника), исчезнувший при странных обстоятельствах, о котором написаны противоречивые факты.
Если отсечь советский агитпроп, все их можно разделить на два типа: доказывающие, что Гагарин был необычным человеком, и настаивающие, что человеком он был самым обычным. Аргументацией последних кажутся слова Николая Каманина, руководителя подготовки первых космонавтов, которого отряд называл «дядькой»: «Мне лучше других известно, что Гагарин – это только счастливая случайность, на его месте мог быть и другой». Случайность или нет, но Гагарин действительно мог Гагариным не стать.
Гагарин мог и не дожить Юрий Гагарин 90 лет назад, родился 9 марта 1934 года. Есть версия, что прямо в Международный женский день, 8 марта. Но отец не пожелал такого «позора» для мальчишки и попросил врачей «переписать» сына на следующий день, 9 марта. Родился будущий космонавт №1 в деревне Клушино Смоленской области, между прочим, в месте историческом. В 1610 году здесь состоялась Клушинская битва, в которой поляки разгромили русско-шведскую армию, и этот момент зафиксирован в истории Польши как одно из величайших сражений.
Дом в котором родился первый в мире лётчик-космонавт, Герой Советского Союза Юрий Гагарин. Село Клушино, Гжатского района, Смоленской области.
В войну 1812 года Клушино тоже очень пострадало, и вообще, «благодаря» расположению (180 км до Москвы), оно всегда оказывалось на пути западных интервентов. Так что почти сразу после начала Великой Отечественной войны, в сентябре 1941 года, Клушино оказалось в фашистском тылу. Конкретно в доме Гагариных – просторном и справном, с большим садом – немцы устроили мастерскую. Хозяевам пришлось переселиться в погреб 4х4 метра и голодать.
Младшие, семилетний Юра и пятилетний Боря, «партизанили», стараясь досадить фашистам, особенно квартировавшему в их доме Альберту по прозвищу Чёрт. Случай, когда он повесил на шарфе Бориску, стал семейной легендой Гагариных: ребёнка чудом спасли и выхаживали не меньше месяца. В 1943-м старших брата и сестру (Валентину было 17, а Зое 15) угнали в плен. Оба выжили и бежали через два года, потом вернулись домой (Валентин в 1948-м, уже отслужив), но об этом времени Юре впоследствии пришлось умалчивать в анкетах.
А в это послеоккупационное время ему пришлось стать фактическим главой семьи: когда наши взяли Клушино, отца призвали в армию, хотя и недалеко, в райцентр Гжатск (сейчас это город Гагарин), где он служил плотником.
После войны Гагарины перебрались туда всей семьёй, и 11-летний Юра наконец пошёл в школу, его приняли только в третий класс. В военные годы учёба была похожа на патриотическое кино: маленькая изба, газеты вместо тетрадей, гильзы вместо счётных палочек, все классы с первого по четвёртый занимаются вместе, после уроков — сбор прошлогодней картошки на полях и опасные развлечения. «После немцев повсюду было полно боеприпасов, — рассказывает одноклассник Гагарина. — Ходили мы в Вельковский лес с мальчишками, разряжали потихоньку снаряды. Сядем верхом на снаряд, в руках зубило, молоток, бьём, потом отвинтим головку».
Честные и забористые воспоминания о гжатских школьных годах оставил одноклассник Гагарина Лев Толкалин, который сдружился с Юрой на почве любви к технике и схожей неугомонности натур. Эти рассказы заслуживают цитирования: например, история о том, как в 14 лет мальчишки, прикрывшись заданием по ботанике, зайцами отправились в Москву на поезде — открыли самодельными ключами дверь в туалет, потом перебрались на крышу, а перед Москвой встретили там «блатных»:
«Один из них тут же достал из кармана финку. А у Гагарина в руках вдруг появился здоровенный кухонный нож. Парням, видно, лень было связываться, денег они уже достаточно набрали. Они ушли. А я удивился: «Откуда у тебя такой тесак?» – «Мать дала нам ветки и листья резать, — ответил Юрка. — Сказала хорошо наточить. Я и наточил. Мы же гербарий делаем для школы».
В Москве парни не только побывали в Политехническом музее и на выставке трофейного вооружения, но и успели обезвредить вора в троллейбусе: «Юркина реакция была на высоте. Гагарин в один приём выполнил подсечку и свалил карманника. Приёмом самбо стал заворачивать руки вора за спину, сидя у него на спине. Видно было, что старший брат, фронтовик Валентин, научил Юрку драться. Стоявшие рядом мужики опомнились и помогли удержать карманника на полу… Подоспел водитель троллейбуса, а двое мужчин согласились препроводить вора до милиции. «Сами справимся, — сказал Гагарин, — знаем, куда вести».
Звучит как ещё одна сцена из кино, но всё правда: и как Гагара на спор прыгал с моста в реку (отказаться нельзя, на кону честь компании), и как он из тех же соображений лез по отвесной церковной стене, и как состоялось его близкое знакомство с алкоголем — нашли с ребятами на станции цистерну спирта и, пока набирали «гостинцы» для отцов, напробовались сами. Гагарин гоняет на коньках, уцепившись за грузовик, ловит и продаёт раков, спасает приятеля от смерти при взрыве в немецких складах, делает первые фотоработы, подсматривая на пляже за одноклассницей, — и тот же Гагарин играет работника Балду и гайдаровского Тимура в школьных спектаклях, занимается в авиационном кружке, ухаживает за девочками и кричит на всю улицу, встретив гуляющих учителей — влюблённую парочку: «Лев Михайлович, как Олимпиада Петровна? А?!»
«Мы вокруг Юры компоновались», — рассказывает Толкалин в интервью и уточняет, что «группировка» сложилась… в духовом оркестре. Даже в дни, когда репетиций не было, оркестранты носили с собой мундштуки как аналог кастета: при встрече с вражескими шайками очень пригождалось музыкальное образование.
Вообще говоря, у Гагарина было немало шансов погибнуть в юности: парни увлекались настоящим оружием, менялись им, ремонтировали, чистили и воронили — парабеллумы, вальтеры, браунинги, наганы. Родительские тумаки только разжигали интерес, Юра не задумываясь менялся на новые системы и умел стрелять из любого образца. Иногда такая подготовленность становится основанием для слухов о причастности к серьёзному противозаконию. Гагарину такие вещи тоже приписывались, и с ними даже связывался его «нелогичный» отъезд из Гжатска до окончания семилетки. Никаких адекватных свидетельств тому, впрочем, нет, а внезапное решение очень даже объяснимо. В войну Гагарины потеряли всё, отец, и прежде незавидного здоровья, стал инвалидом «по ногам», но продолжал плотничать. А обучение в 8-10-х классах тем временем стало платным. Ровесники один за другим бросали школу, чтобы «получать специальность» и зарабатывать. Сидеть на шее у родителей 15-летнему Юре, как и любому тогдашнему подростку, не хотелось.
Гагарин мог стать литейщиком Отправился Юра не куда-нибудь, а в Москву, но в столичные «ремеслухи» с шестью классами не принимали. Помог дядя, брат отца, который в сентябре 1949-го устроил-таки племянника в ремесленное училище, правда, не Московское, а Люберецкое, с условием поступления в школу рабочей молодёжи. И не на понятную специальность вроде токаря или слесаря, а на литейщика.
«В Москве памятники стоят, видели? Так это же формовщики и литейщики их отливали. Огненные специальности, очень нужные, и вы будете ими владеть!» – завлекал абитуриентов директор. Завуч вспоминал: «Юра показался мне поначалу слишком хлипким, тщедушным. А вакансия оставалась единственно в литейную группу, где дым, пыль, огонь, тяжести… Вроде бы ему не по силам».
В Люберцах Гагарин провёл два года, и здесь его имя впервые попало в газету: заметка в «Заводской правде» похвалила учеников седьмого класса — Гагарина, Чугунова, Черножукова, Золотова, Напольскую и других, которые на экзаменах «первыми до установленного времени сдали работы по алгебре».
После голодных лет условия в училище казались райскими: харизматичные преподаватели, красивая форма, общежитие по 15 душ в комнате, трёхразовое питание, а для литейщиков – ещё и молоко за вредность. В училище Гагарин завёл соперника по спорту, который научил его крутить «солнце» на турнике, а в вечерней школе редакторствовал в стенгазете и нравился девочкам. Друг по училищу вспоминает: «Для девочек он был Юрочкой – настолько он привлекательный был, настолько добрый, никогда никого не обидит. Улыбка, сам весь как мяч-попрыгун».
Позже преподаватель уже в лётном училище заметит: «У него не было такого сугубо мужского крутого характера… Бывало, ругаешь Гагарина, он опустит голову и хлопает глазами, покраснеет весь. Похвалишь его, он тоже голову опустит, чуть не плачет стоит, то есть какой-то девичий характер был у него в натуре. Было в нём что-то такое милое».
На втором году группа Гагарина практиковалась на заводе; делали не что-нибудь, а архитектурное литьё для новых зданий МГУ: решётки, «ажурные колпаки» – всё вручную. Фактически это уже была профессия, и теоретически вполне можно было вернуться на родину и работать.
Гагарина такой стандартный вариант не привлёк: в следующем кадре мы видим его уже в Саратове, в техникуме, где готовили мастеров-литейщиков, в том числе технологов. Отличника Гагарина приняли без экзаменов, но в качестве теста он снова отливал чугунные ажурные решётки, удивляя мастеров: «маленький, сноровистый и сильный, с отлитыми решётками челноком сновал».
Став «индустриком», Юра воевал, как все, с городскими и продолжал музыкальное образование, начатое в Люберцах: трижды в неделю трубил в оркестре. А ещё он впервые попал в планетарий, где читали лекции и показывали научное кино, и записался в физико-технический кружок, где впервые услышал о Циолковском.
Зарабатывать Юра тоже начал в Саратове: три месяца был физруком в детдомовском лагере, где успел организовать олимпиаду. По ночам «индустрики» разгружали баржи на Волге: стольник за ночь – но чего это стоило!
Юрий Гагарин протирает свой самолет в аэроклубе ДОСААФ Саратова
Там же, в Саратове, Гагарин впервые попытался пробиться в авиацию. Её и сегодня не назовёшь непрестижной специальностью, а в 50-е популярность у неё была бешеная: конкурс в лётные училища достигал 20 человек на место, и пройти его было проще с аэроклубом в анамнезе. Скорее всего, не в одном престиже было дело. После техникума Гагарина с однокашниками ждало назначение на предприятие, затем армия, где воспроизводилась уже знакомая система — казарма, строй, форма…
А вот стать лётчиком-офицером – это был уже другой уровень. В аэроклуб его поначалу не взяли: нельзя было «уводить» кадры из техникумов. В области было ещё лётное училище гражданского воздушного флота, но для него нужно было среднее образование. Однако осенью 1954 года, когда Юра учился на четвёртом курсе, сделали «послабление» в аэроклубе – приём разрешили именно для студентов четвёртых курсов.
Гагарина зачислили в отделение пилотов, пока только на теорию, где он быстро стал старшим группы. И откуда он чуть не вылетел из-за накладок с техникумом. Преддипломную и педагогическую практику пришлось проходить не в Саратове, а в Москве, на заводе имени Войкова, потом в Ленинграде, в ремесленном училище.
За трёхмесячный пропуск аэрозанятий его практически отчислили, но личное обаяние и связи помогли: условием допуска к полётам стал экзамен по пропущенной теории и красный диплом техникума.
Всё получилось, к полётам допустили, диплом оказался с отличием. Но нависла угроза распределения: Гагарина ожидала должность мастера производственного обучения по литейному делу в Томске. Однако в свете открывшихся возможностей определённость, ради которой он когда-то покинул Гжатск, покидала первый план в системе ценностей.
Гагарин мог остаться лётчиком Избежать «сибирской ссылки» можно было, выхлопотав «свободный диплом» или добровольно сдавшись в армию: окончить аэроклуб, взять направление от военкомата, поступить в военное лётное училище…
Гагарин не поехал в Томск, а поехал в Дубки, в учебный лагерь аэроклуба.
К августу он уже прилично летал, а в конце сентября получил диплом: налёт 42 с половиной часа, 81 самостоятельный вылет, пятёрки по теории и практике. Можно было рассчитывать на то, что служить его отправят в военно-лётное училище. И в октябре 1955 года 21-летний Юрий Гагарин, призванный в армию, был направлен в Первое Чкаловское (оно же Оренбургское) военно-авиационное училище лётчиков имени Ворошилова, откуда, кстати, и помимо Чкалова выпустилось две сотни асов.
Именно здесь Юра услышит от инструктора Ядкара Акбулатова то самое «Поехали!», которое вскоре станет историческим, и здесь в Гагарине сразу вычисляют перспективного командира, дают ему сержантское звание и делают его помощником командира взвода. Начальство можно понять – но где и когда любили выскочек?
На Гагарине как на помкомвзвода лежало обеспечение внутреннего распорядка, и снисхождений от него ждать было нечего – он принципиально докладывал о любых нарушениях, за что однажды был сильно бит.
На втором году, уже в гарнизоне под Оренбургом, стали осваивать новую технику – реактивный самолет МиГ-15. Именно на нём Гагарин погибнет спустя 11 лет, и именно он никак не хотел слушаться пилота: Юра отставал от однокашников, застряв на одной популярной ошибке — «высоком выравнивании профиля посадки». Замаячило отчисление… Но страстное желание летать всё же победило: отстающего Гагарина не только подтянули, но и даже досрочно перевели со второго курса на выпускной третий. Благодаря этому раннему выпуску он не только раньше стал офицером, но и попал в программу набора космонавтов.
Уже после триумфа Гагарина в 1961-м немало женщин «вспомнили», что встречались с первым космонавтом, пользовались его симпатией и давали отставку. Но женой стала всё-таки Валюта (гагаринское словечко) — телеграфистка Валя Горячёва. Вот как она описывает в книге «108 минут и вся жизнь» их знакомство: «Первое впечатление от знакомства с Юрой складывалось как-то не в его пользу. Невысокий, 162 см, худощавый. Голова большая, короткий ёжик волос, торчащие уши… Сказать о нём «подвижен» – значит ничего не сказать. Кажется, будто он одновременно находится в разных местах… Он проводил меня до выхода (выходить за проходную училища им тогда не разрешали) и, словно мы уже обо всём договорились, сказал: «Итак, до следующего воскресенья. Пойдём на лыжах». Я промолчала: на лыжах так на лыжах. Уже дома подумала: «А почему я должна идти с этим лысым на лыжах?»
Они поженились в большой праздник — День Октябрьской революции, 7 ноября 1957 года, через два дня после получения Гагариным диплома, звания лейтенанта, значка «Военный лётчик 3-го класса» и «штурманских» часов, которые он потом наденет в день полёта в космос.
В коммуналке Горячёвых молодым отгородили уголок, где Гагарины прожили всего неделю. Точнее, прожил Юра. Он ведь снова не согласился на определённость и не остался в Оренбурге, где ему светила должность инструктора и квартира. Почти сразу после выпуска он поехал служить на Север, за полярный круг, в поселок Луостари в 30 км от Финляндии.
Гагарин мог остаться полярником Что искал Гагарин в Арктике и что там вообще можно было найти, кроме тундры? Современный читатель может предположить, что «северную надбавку». Ну а что, в том числе! Но прежде всего, наверное, всё-таки опыт работы в сложнейших условиях, близких к боевым. Полярный лётчик – это звучало даже не гордо, а фантастически!
Самостоятельно полетать разрешили только через три месяца, весной, а через год Гагарин уже слыл отличным лётчиком, который умел взлетать в пургу, летать в полярную ночь, садиться на обледеневшую полосу и преподать другим пару уроков «истребительской» науки.
Чувство принадлежности к элите, ближе всех подобравшейся к кромке будущего, усиливал Циолковский, которого Гагарин читал почти каждый день. Он пишет брату: «Космос стал в повестку дня, как целина… В космосе царствует гармонический разум. Это, конечно, не мистика, а хорошо организованная функция космоса, работающая на отлаженном механизме физических законов».
Услышав по радио, что третья космическая ракета обогнула Луну и сфотографировала её невидимую часть, Гагарин впервые подаёт рапорт с просьбой о зачислении в группу кандидатов в космонавты.
В августе приехала жена, а в апреле 1959 года у Гагариных родилась первая дочь, Леночка.
Как раз в этот момент в Москве решено было поручить отбор кандидатов в космонавты авиационным врачам и врачебно-лётным комиссиям.
И уже осенью в гагаринскую часть приехали врачи, чтобы «отобрать кандидатов не только по медицинским показаниям, а с учётом профессиональной подготовки, морально-политических качеств, психологических особенностей». Лётчикам, прошедшим отбор по здоровью, задавали три вопроса: «Желаете ли вы летать на более современных типах самолётов? Хотели бы вы работать лётчиком-испытателем? Хотели бы вы полететь на ракетах вокруг Земли?» Ответы выделили из десяти лётчиков троих: Вязовкина, Шонина и Гагарина. В марте 1960 года они с семьями улетели к новому месту службы, в Москву.
Гагарин мог не быть первым Если до этого момента ещё можно было отследить цепь случайностей, которые привели Гагарина к космическому отбору, то она закончилась в тот момент, когда он оказался в отряде космонавтов. Круг обычных (хорошо: лучших из обычных) парней остался в Луостари, а здесь можно было стать только первым среди равных. Кстати, были ли они равными?
Врач Иван Иванович Касьян вспоминает: «Гагарин не являлся ярко выраженным лидером. Волынов был ведущим парашютистом, Быковский лучше других перенёс испытания в сурдобарокамере, Николаев – на центрифуге, Шонин – в термокамере. Отмечались успехи Комарова в изучении техники, Варламова – в точных науках. Беляев являл собой пример опытного и справедливого командира. Карташов был отличным охотником, Леонов лучше всех рисовал, Попович – пел, Варламов – играл на гитаре, Рафиков – жарил шашлыки. Что делал лучше всех Гагарин? Хорошо играл в баскетбол».
Отсутствие некоего главенствующего преимущества может показаться недостатком, но оно было как раз огромным достоинством Гагарина. Очень точно об этом сказал Алексей Леонов: «Он никогда и никому не бросался в глаза, но не заметить его было нельзя… Лидерство же Гагарина определилось так, как определяется лидерство конькобежца, который может не быть первым ни на одной дистанции, а в итоге стать чемпионом мира».
Первый космонавт Земли Юрий Алексеевич Гагарин в кабине космического корабля «Восток» перед стартом. Космодром Байконур. 12 апреля 1961 года
Кадр из сурдокамеры, где космонавты переносили десятидневное заточение, испытание одиночеством: «Юрий с подтянутыми ногами и склонённой на грудь головой дремал в кресле. У него было лицо спокойного и счастливого человека. Эта его способность к естественному быстрому переключению от активной работы к полному расслаблению всегда поражала врачей».
«Как учили», – добавил бы Гагарин, так он отвечал на любую похвалу.
Возможно, именно спокойствие, близкое к равнодушию, сыграло роль, когда из 20 их осталось двое. «У нас с Германом одинаковая подготовка была, и состояние здоровья отменное, и параметры схожие. Нервы подвели товарища!» – считал Гагарин.
И Титова, и Гагарина могли подвести, при прочих равных – самые разные факты, от имени, биографии и происхождения до внешности (Хрущёву по фото понравился Гагарин). А ещё все, кто принимал решение, думали о будущем: после первого полёта будет второй. Ещё 5 апреля, за неделю до старта, Николай Каманин пишет в своём дневнике: «…в последние дни я всё больше слышу высказываний в пользу Титова, и у меня самого возрастает вера в него. Титов все упражнения и тренировки выполняет более чётко, отточенно и никогда не говорит лишних слов… Единственное, что меня удерживает от решения в пользу Титова — это необходимость иметь более сильного космонавта на суточный полёт. Второй полёт на шестнадцать витков будет бесспорно труднее первого одновиткового полёта. Но новый полёт и имя первого космонавта человечество не забудет никогда, а второй и последующие забудутся так же легко, как забываются очередные рекорды».
Герман Титов потом рассказывал, как ещё на этапе подготовки врачи ради эксперимента подмешали всему отряду препарат, вызвавший у каждого головную боль. Из страха дисквалификации в этом не признался никто, кроме Гагарина. Это не показная честность и даже не просто честность, это бесхитростность, которая, возможно, и не позволяет сойти с ума тому, кто несёт бремя первого человека.
«Понимаешь, Валюта, – размышлял он, глядя в зеркало после кремлевского приёма по случаю полёта, – я даже не предполагал, что будет такая встреча. Думал, ну, слетаю, ну, вернусь… А чтобы вот так… Не думал».
12 апреля 1961 года – день, когда Гагарин в последний раз ощутил себя мальчишкой, млеющим от маминого поцелуя между лопаток, перестал быть обычным или необычным парнем: он стал брендом, «небесным человеком», как сказала английская королева, страницей, вехой и легендой. С этого момента его открытая улыбка становится олицетворением всего, о чём говорится на советских передовицах. Что было за ней на самом деле?
Текст: Life.Ru. Фото: скрины из видео Роскосмоса
